пятница, 14 июня 2013 г.

VV02_11 (В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-11)


VV02_11



В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-11

(00.00)ОБ: … гад такой, паршивец, там, или ещё как-нибудь кого назвал, он только так, это, осуждающий взгляд такой. Вздохнёт так, бровью поведёт, ну и не старается ни знакомиться, ни льстить , ни обманывать, ни лгать, ни приземляться, тем более ругаться, ругаться. Мама – это, дома кричала в горячах – узурпаторы проклятые, Сталин проклятый всю Россию узурпировал! Вот это я слышала от мамы. Вот, а кто ещё слышал её слова – не знаю, может в допросе там есть такие слова. (Нрзб.) получит добро. Потому что папа говорил, они спрашивают – говорили это? Она говорит – да, говорила, это говорила. Он, не знаю, папа говорил, а чего там, чего там записано. Так же вот и я. Я, значит, характером, мама это ещё мне говорит, 13 лет, ещё до ареста. Я летом иду, она на меня так сзади внимательно посмотрела, говорит – ой, ну вылитая бабушка Прасковья Ивановна, походка вылитая. На меня. Я так удивилась, ребёнок, думаю – я мамочкина. И тётя Валя с мамочкой – так, это  сёстры. Толстая была тётя Валя, а мама тоненькая была, худенькая. И бабушка стройная, она такая худенькая была, это. Ну, вот, походка, она сзади посмотрела, говорит – вылитая бабушкина походка. Ну, я говорю – ладно, хорошо. Уже бабушка умёршая была в Риге. Ну, вот, значит, у бабушки, и папиного чего-то есть. Ну, вот, ну, а так меня считали, я блондинка была, и папа блондин, мама тёмная, Модест тёмный. А вот, я замуж вышла, стали дети родиться, у меня волосы-то потемнели, при том они даже не седые сейчас. Все говорят – я крашу. Я ничего не крашу. И губы никогда не красила и щёки не румянила, ни брови не подводила, ничего, брови-то плохие, вот. Волосы, вот, тёмные, и так, тёмные, и хожу, и не седеют. Ну, тут, несколько волосин у меня тут седых. Я говорю – наверное, вот пострадала, у меня все почти косы выпали тогда. Мария Николаевна говорит – подстригаться срочно надо, а то останешься без волос. Ну, от стресса от этого. Вот, подстригалась я раза три.
(02.47)М: А почему никогда папа не осуждал никого – потому что боялся или потому что просто его так дедушка учил.
(02.53)ОБ: Ну, он воспитанный был, вот. Я спрашивала папу – как, возил, вам скучно было? Ну вот, он говорит – я и родителей-то почти не видел, вырос. А как это так это – папа? Папа, говорит, просыпаюся – папы уже дома нет, ложусь спать – папы ещё нет. Вот так он, это, там искал лён, где там заготавливают, то отправлять, то там ко крестьянам ездить, договариваться с крестьянином, где он сколько ему льна посеет и посадит, вырастит там. Ну, это, всё это торговое дело, это возня такая. Ну, вот, ну, и он там любил дорогие вина пить, и сигары курил дедушка. Даже где-то на память две сигары валялися, не знаю куда-то делись. У папы всё хранились в письменном столе две сигары дедушкины. Ну, вот, и это, а бабушка гово… я говорю, а па… мама, а мама, говорит, барыня была модная, она всё с портнихами. Французские журналы, у неё много было очень. Лида взяла, да мы продавали на барахолке даже эти журналы мод. Французские моды, всё выписывали барыни журналы , и портниха, вот, всё время с портнихами. Вот, пришли новые журналы – она смотрит, выберет модные. Вот, портниху, у портнихи дома шили там. Вот эту машинку забраковали. Она маме отдала потом, что мама рукодельная, она отдала маме – уж признали маму, кода родилася. Ну, вот, отдали маме эту машинку, что она очень капризная. Портнихи отказывались на ней шить. А хорошую, это, зингеровскую машинку, ещё была у неё, ту – отобрали у бабушки. А эта вот осталась. А когда уже стучать начали, вот, - открывайте ворота! Что бы, это, обирать. Она успела, вот , на вышку по лестнице мама стащила там на чердак. Бабушка уже узлы всё отдавала спасать, что могли, пока там открыли. Ну, вот, они ж неделю вывозили всё, и корову с телёночком, родился, корова телилась она там, и две лошадки были. Мама говорит, одна была Звёздочка лошадка, а вторая не помню. Ну, вот, и кибитка была соответственная, дедушка выезжал, по полям ездил. Ну, вот, и (нрзб.). А он с гувернанткой, папа. Вот, тётя Валя Корнаухова. Она деликатная, тактичная. Вот, чему она там учила, воспитывала. Вот, и ещё вот в этом реальном училище воспитатели были хорошие. Между прочим, вот это, я, вот, сохранилося, я показала Коле, но я думала не оставлять, что он также снимет вот туда, это, заснимет, но забыла. Я говорю – Коля, вот, у меня пропало, я приехала, нету этой книжечки, пометка, как поведение, поведение этого, гимназиста. Вот. Да.
(06.20)М: У Вас такая книжка была?
(06.22)ОБ: А?
(06.23)М: Такая книжка была?
(06.24)ОБ: Книжка, вот она у Коли осталася. Вот такая. Вот такая маленькая, вот прямо маленькая, как вот эта вафелька. Вот, маленькая, узенькая. Обложечка крепкая, крепкая тиснёная обложка. Вот, и вот так открываешь эту обложечку, и раскрывается, как гармошка в складку, длинная-длинная полоса и мелко там написано. Вон оно так, это, сложено, бумажка-то эта старинная, в хорошем состоянии. У него подписано – Боря Малышев. Подписано у папы рукой. И вот там, у этого, это, ученика реального училища, вот, Бори Малышева. И вот там всё-всё, ой, как хорошо написано, как себя должен вести ученик реального училища. И, вот, с двух сторон вот это, вот, там сложенная, разложенная. Вот это сохранилося. Я вот свезла Коле. Они там тоже всё перепечатывали себе на память, Люба, Любе всё собирались перепечатывать все сведения. Ну, вот, только я забыла, там у Коли осталось. Я говорю – ой. Он говорит – у меня, у меня. Ну, потом, может быть.
(07.42)М: А у Николая много всяких сведений осталось, да?
(07.45)ОБ: Нет, нет. Никаких-то особенных. Ну, фотографии. Я говорю – ведь, вот, что фотографии, они в основном у меня. Даже как они училися, вот, школьники фотографировались, подростки, все у меня по четыре фотки. Надо им раздать мне тоже всё.
(08.04)М: То есть Николай, он не собирает по истории семьи?
(08.09)ОБ: Нет, сейчас он ещё не собирал такого. Ну, вот, чего-то там…
(08.14)М: Ну, могу поделиться с ним.
(08.16)ОБ: А?
(08.16)М: Могу поделиться с ним.
(08.17)ОБ: Да. Так вот, Вы теперь сделали, так пусть перепечатывает.
(08.23)М: Так он в Ленинграде живёт?
(08.25)ОБ: Ну все они – и Женя, и Коля, и Маша под Питером, а они в Питере. (Нрзб.) в Невеле.
(08.30)М: Ну, так давайте я им просто в Питере подарю.
(08.33)ОБ: А?
(08.33)М: Давайте я им в Питере подарю.
(08.37)ОБ. Ну, вот, сейчас у Любы, это, мама умерла, сорок дней ещё нету. Поминать надо, вот первого сороковой день, хоть бы мне в церковь тоже попасть бы, подать бы за упокой новопреставленной Марии.
(08.52)М: Оставьте телефон, я ему материалы передам, когда буду в городе.
(08.53)ОБ: Вот, а, а он в горах сейчас. Вот, а ребята работают.
(09.01)М: Ну, давайте посмотрим дальше фотографии, ладно.
(09.06)ОБ: Так.
(09.07)М: Ага. Так, значит, это мама.
(09.11)ОБ: Да.
(09.12)М: Это мама.
(09.13)ОБ: Это Вы из альбома тут снимали. А где эти альбомы-то у меня лежат, не знаю. Она же, как в декрете-то, наверное, уже и не работала, когда. Как там раньше больничные давали декретные или..? Она, наверное, уже не работала.
(09.34)М: Так, вот эта фотография. Это кто такие, когда и где снято?
(09.46)ОБ: Это Модест и Лида со своими ребятами.
(09.49)М: А кто (нрзб.) из них?
(09.52)ОБ: Саша и Валя.
(09.54)М: А Саша (нрзб.)?
Саша постарше, круглолиценький на Лиду похож.
(09.59)М: То есть на руках у отца Модеста – Саша?
(10.01)ОБ: Наверное, да, а это – Валечка маленький. Это они у себя где-то уже. (Нрзб.) там в церкви иди у себя уже они, не знаю. Тогда отец Дмитрий скорей торопил, что он купил участок дом строить. Не знаю, они прямо в недостроенный вошли там, не знаю. Ну, вот, (нрзб.) всё хорошо. Александр и Валентин.
(10.45)М: А какое время это примерно по возрасту.
(10.48)ОБ: Не знаю, сколько по возрасту. Саша родился после моего Коли. Коля в январе, а Саша в сентябре.
(10.56)М: Ну, и сколько тут? Годика два-три?
(10.57)ОБ: Вот. А раз Валя, а Валя, на другой год Маша родилася в феврале, а Валя тоже в декабре родился, вот.
(11.07)М: Значит, получается, что (нрзб.)
(11.08)ОБ: Саша в сентябре, вот, мой родился в январе, а Саша у них, значит, зачат был месяц как. Наверное, в положении, когда мой Коля родился. Потом вот это, вот это Вале, это сколько ему, Вале, приблизительно?
(11.26)М: Ну, годик, наверное.
(11.28)ОБ: Пятьдесят третий, Коля родился, пятьдесят четвёртый, пятьдесят пятый год. В пятьдесят четвёртом он родился в декабре, пятьдесят пятый.
(11.39)М: Пятьдесят пятый год.
(11.40)ОБ: Ну, конечно, там они с детьми-то (нрзб.).
(11.44)М: В Лисьем Носу, да? 
(11.46)ОБ: Да.
(11.55)М: Так, в Лисьем Носу. Следующая.
(12.00)ОБ: Наверное, в (нрзб.), коньяк какой-то. О, так это всё вперемешку. Это папа в каменном доме в своём кабинете, в дедушкином доме. Это, лампы такой у нас не было уже, отобрана, у папы другая лампа была настольная.
(12.23)М: То есть, это Ваш папа в каменном доме в своём кабинете.
(12.27)ОБ: Да, но лампу-то, вот, отобрали, видно она, дедушкина лампа. У лампы, такой абажур у неё был. (Нрзб.) На Волчаковой линии. Вот раньше номер был тринадцатый. Бабушке, дедушке писали письма-то, вот, открытки. Тринадцатый, теперь он там двадцать чего-то пять или двадцать семь уже. (Нрзб.) почему? Тринадцатый, он от театра и шёл. Почему-то там седьмой. А почему там уже двадцать пятый, аптека? А где ж остальные тринадцатые дома? Не понимаю, сейчас-то. Там и было правильно.
(13.10)М: А куда выходил кабинет?
(13.13)ОБ: Не знаю, куда выходил.
(13.18)М: А какой это год?
(13.18)ОБ: Может на храм, может на храм выходил, на юг может, не знаю.
(13.24)М: Так, а какой это год?
(13.26)ОБ: Откуда я знаю.
(13.28)М: Ну, примерно.
(13.30)ОБ: Не знаю, не знаю. Папа молодой, в том доме, женатый он уже был, а мама или нет – я не знаю, он один тут.
(13.42)М: Но появился он тогда, когда он приехал?
(13.44)ОБ: Что?
(13.45)М: Ну, приехал он обратно в дом (Нрзб.) молодой, явно не студент, правда?
(13.51)ОБ: Я не знаю, студент-не студент. До студенчества или после, сбежал, когда уж с Питера с голодного с революционного к дедушке обратно сюда, вот и женился. Он же учиться-то поехал – не женатый был. Он в 27 лет принёс, это, в театре там обретался до двадцати семи, вот. Между прочим, вот, Оля мне прочла статью эту в газете. Вы знаете, надо нам с Вами её прочесть. Там очень много неправильностей, во-первых. Во-вторых, там вообще кое-чего я б хотела бы ещё бы чтоб там было напечатано про батюшек, вот. А в третьих даже там наш папа упоминается – Борис Андреевич Малышев, был арестованный, вот, мол и всё. Потом, батюшка Белокобыльский упоминается не архимандрит, а игумен Белокобыльский, вроде он тут скончался после службы в Федове, там где-то его предполагают, перезахоронили на старом кладбище. Такая ерунда написана. Откуда, кто придумал? Предполагается это всё. Он же, мы его отправляли, вот, Вы говорите – что это за монах, это, епископ Нестор? Он последний, самый молодой приехал за ним. И мы его отправляли в Киев уже. Ну чего ты дерёшь тут, чего ты дерёшь? Уйди, не дери. Ну, зачем ты пошел? Самый последний, самый молодой был в подворье Киевском в Питере, вот. Вот тут написано. Вот, Мария Ивановна. Мария Ивановна мне её оставила в подарок, вот. Оле Малышевой, вот. После своей смерти. Она же в Киев ездила к, к этому, к Белокобыльскому, и… Мария Ивановна Михайлова, она очень, это… Монахи писали икону ей. Она именинница тоже, как моя Маша, Ксенофонта и Марии, февральская. И, вот ей написали, и она завещала вот это мне и икону Маше. После смерти отдали Маше икону. Монахи писали киевские.
(16.24)М: Значит, его зовут как?
(16.27)ОБ: Написано – Нестор, что ли? Господи…
(16.28)М: Епископ Нестор.
(16.30)ОБ: Ну, вот. Это самый молодой иеродиакон был у Киевского подворья питерского. А где он в войну? Он приехал в военной такой одежде, хорошая, тёмно-зелёная, и все русские сапоги, гимнастёрка под ремень, всё это под кожаный хороший. Приехал за этим, игум… не игуменом, а архимандритом Никоном Белокобыльским. А они тут пишут – игумен Никон Белокобыльский. Правда, в газете. Это игумен – Никон Воробьев. И они про него тоже пишут – игумен Никон Воробьёв. Вот, игумен Никон Воробьев – там написано. Что он учился в этой, вот, как его, даже даты, когда он учился в этой, в реальном училище. Вот, он, папа-то с ним зна… И даже преподавал там, оказывается, математику. Почему он папу и натаскивал, преподавал математику, папу поступать, по математике, вот. Я знаю, говорил, что, в институт поступать, по математике. Вот, батюшка Никон. Вот это, ну, правда, кратко тут написано, но тут не написано, что он в Москве булл в монашестве. Сколько он там жил, постриг принял где он? Вот, в Москве он долго жил, потому что, когда это, из Алма-Аты прислали сюда в Тверь, вот, я говорю уже. Тот год, когда замуж уже уезжала. Он сказал – бедные вы, бедные. (Нрзб.) Кто-то разбил это тут стекло-то. Я не знаю, когда она успела разбиться, упала. (Нрзб.)

(18.22)ОБ: … потопило рядом, вон, провалилось. Мы как раз уехали в Невель – потопило там, что же, был потоп. Всё провалилось и утонуло ихнее. А потом ещё там упоминается – староста, что арестован. Так вот я прям поражена, даже мне, вот, хочется всё это переправить. И кто, что я не знаю. И то, что вообще там что-то без вести как, это, духовенство. Так вот, я же знаю, что это Житников, отец Андрей. Был арестован и без вести пропал. И всё. И ничего тогда. Не знаю, где эти. Там два дома его, вот в газете написано было учета домов 1896 года.  Печатали почему-то в этой Вышневолоцкой газете. А я-то читала.
(19.19)ОБ: Я дам Ваш телефон Денису. Пускай он позвонит, договорится, и Вы ему расскажете.
(19.26)ОБ: Ну, тут очень много неправильного написано. Но я, мне надо снова перечитать, вот, вы почитаете – я скажу, чего там неправильно.
(19.34)М: Хорошо, договорились. Будем читать и записывать то , что Вы скажете – то будем записывать. Ладно?
(19.40)ОБ: Да.
(19.41)М: Но это будет завтра, а сегодня давайте снимки посмотрим. Посмотрите пожалуйста.
(19.44)ОБ: А сегодня надо идти спать раньше, чтобы не в 12 ночи Вам идти.
(19.50)М: Матушка, у меня сегодня последний вечер.
(19.52)ОБ: Ну и что, до часу ночи что ли? Я с давлением двести. Хотите совсем меня уморить?
(20.01)М: Ну, если Вы не можете только, тогда я, конечно, пойду.
(20.03)ОБ: Сколько, это, время-то – одиннадцать?
(20.07)М: Ещё только одиннадцать.
(20.09)ОБ: Ну, ладно.
(20.10)М: (Нрзб.)
(20.12)ОБ: Вот это – мы на террасе. Знакомый снимок, (нрзб.) Вот мы сидим, папа сфотографировал.
(20.20)М: Так, а кто это – мы?
(20.21)ОБ: Ну, это Модест и я, и мама.
(20.25)М: Так, сейчас, секунду.
(20.26)ОБ: Папа сфотографировал. Летний день на террасе, вот. Вот на эту террасу мама пустила и Наумову в сорок первом году. Война началась, она бежала, вот там, где расстрел, это, у финнов. Они были там у финнов. Её муж офицер какой-то был, лейтенант что ли. У неё девочка одна – дошкольница, а вторая девочка – годовалая, и мать-старуха. Ну, вот, а она питерская. И приехали тоже к Троицким. Мария Николаевна эту её старуху-мать знала тоже. И вот, всё от Троицких, всё от Троицких, всё с этого дома. И хорошее, и плохое.
(21.13)М: Какой это год?
(21.14)ОБ: А?
(21.15)М: Какой это год?
(21.16)ОБ: Не знаю, какой год. Ну, тут мы, наверное, перед финской, так я думаю.
(21.23)М: Тридцать девятый?
(21.23)ОБ: Да, может тридцать восьмой год, тридцать восьмой-тридцать девятый. Нет, а похоже, что десять лет ему? Может ему девять, мне десять может.
(21.43)М: Это ваш самовар, такой красивый?
(21.45)ОБ: Да, она продала, мама, перед войной. Новый такой был, рюмочкой, красивый самовар. Тоже нуждались, и всё чего-нибудь побежит продавать – заработки-то. Она говорит – горе, денег нет, – ну, ну Мусенька, ну, я же всё до копеечки домой приношу. Такой наивный человек. Тут надо зарабатывать, не знамо как. Вот, он до копеечки приносит. Копеечки-то получали, копеечку-то не удвоишь. С копеечки две копеечки не сделается, и всё.
(22.18)М: Не хватало всегда?
(22.20)ОБ: Не хватало, всегда не хватало, да. Она всё про… Она стеснялась продавать его вещи господские. Он.., то побежит в театр, артистке этой, прима там, артистке продала бабушкин веер страусовый, коричневый веер страусовый, из сундука продала это она, вот. То там ещё какую-то бабушкину ротонду, эту, такую накидку, тоже артистке этой продала. Как она, из этой, с кенгуру или из какой-то ещё, мех такой, накидка – тут застёгивается, стоячий воротничок, пелеринка такая меховая. Ну вот, как сейчас модно, тоже носят, вот я видела. А больше не знаю там. Торгсин был. Торгсин у нас был. Потом она ездила в Калинин, в Тверь, туда. Торгсин уже здесь закрыли. А здесь торгсин был. А я думала, торгсин – это торговля с иностранцами. Оказывается, вот не давно я по телевизору услышала, что это наоборот, не иностранцы продавали свои вещи, а торговали вещами наши иностранцам, чтобы иностранцы покупали в этом магазине. А откуда у нас? Иностранцев-то мало. В Волочке какие иностранцы-то? Я не понимаю. И потом, вот, разрешение они выхлопотали там в Кремле, что бы и наши люди пользовались этим. Я-то считала, что иностранцы там товар свой привозили, а мы вместо денег, вот, они оценивали у кого ценности, серебро , золото, там, брошки, серьги, всё носили, кольца.
(24.12)М: А что у Вас на столе стоит?
(24.15)ОБ: Посуда чайная стоит. Я даже не знаю. У нас чайной посуды-то совсем не было. Я вот вспоминаю, папину кружку Мария Николаевна пила – разбила папину кружку. Тарелку я разбила столовую папину суповую. А эти, сервиз мы променяли столовый.
(24.32)М: А это не мороженое стоит?
(24.34)ОБ: Ну, кто его знает? Может быть чего мама пекла. Не, мороженое-то мы вряд ли кушали. Какое мороженое? Тогда выдавливали вот так мороженое из этих, вот, 10 копеек, 15 копеек, 20 копеек большое. Выдавливали. Кругленькие вафельки клали вниз. Руками пихает эту вафельку вниз, потом ложкой мороженое положит, потом верхнюю вафельку, потом выдавит. Вот, берёшь это, кругленькую.
(25.07)М: Понятно.
(25.07)ОБ: Просишь у мамы на мороженое, она – денег нету, денег нету. За 15 копеек, за 10 и 20 копеек, вот, такие мороженое. Стоит мороженщица, вот такой ящик, она какой-то на приступочке стоит выше, он наклон имеет. И вот она там вафлю пихает – чего-то мало, значит она, там воздух остаётся, значит она мало положит мороженого, выдавливает, и вафелька ломается. Тоже всякие были, продавали. Всё это своим пальцем пихают, это кружочек, и деньги получают этими руками. Тоже это не гигиенично. А теперь там запечатано.
(25.53)М: А терраса была на первом этаже?
(25.55)ОБ: Ну, вот, там заросли. Вчера смотрели. Там и вход. Вот она терраса, вот – три окна, вот терраса. Три красивых окна сплошь открывали. Они все, вот так ромбик бал по центру, и потом – верхние кубички два и нижние кубички два. А от ромбика эти ж уголки шли, вот, в раме. Вот такие рельефные, это рама. И под, три рамы двухстворчатые. Зимних рам там не было, потому что это терраса. Она пристроена и фундамента нет. Она стала отходить от дома-то, от основных брёвен-то. Она хотя была бревенчатая. Ну, вот, а это – здесь вход, вот где заросщи, и тут вот эта терраса. А вход тоже – широкие ступени, вот, это, по ступеням подниматься – площадка, и вот ход на террасу, А дальше дверь полустеклянная, дальше сени такие тёмные. Налево – на чердак дверь, дальше под лестницей чердачной, там – уборная. Вот, снесён она, эта уборная холодная наша, вот, которой мы пользовались в сенях.
(27.07)М: На террасе пили чай обычно?
(27.09)ОБ: Ну, вот, летом. И на балконе там папа устраивал. Вот балкон-то заснят – мама сидит, и мы стоим рядом, вот, цветы кругом в ящиках, папа всё поливал. Нету такой у Вас карточки?
(27.23)М: Сейчас посмотрим. А снимал отец, да?
(27.26)ОБ: Да, папа. Вот фотоаппарат отобрали хороший. По-моему это, из Латвии это всё куплено, дедушка. (Нрзб.) Тётя Катя, двоюродная сестра. Не знаю, потому что у мамы был велосипед тоже, дамский был. Она продала, Врачиха купила. У мамы был. Она всё на раме мешки с травой возила, коз когда держала. Коза у нас Динка, вот, Модеста выкормила. И потом её две дочки были – две козы. Три козы.
(28.01)М: А откуда она брала траву?
(28.03)ОБ: Ну, она поедет летом, где-то нажнёт серпом, полный мешок повяжет, и, вот, на велосипед, на раму, так, она же, на дамский велосипед поставит и за рога ведёт.
(28.17)М: Следующая фотография, 39-й год, февраль. Написано “В” или “6”, или “В”
(28.26)ОБ: 39-й год. Ну, вот, это вот они снялися. Это в финскую, Папа уже бухгалтером работал. Он тут пополнее. Уже он не киномехаником. А маме не нравилась эта карточка, говорит – я как казанская сирота прижалась. Ну, мамочка – хорошо, хорошо. Нет, вот мне не нравится. Чего ей не нравилось? А чего, на левой стороне написано – 39-й год?
(28.58)М: Да.
(28.58)ОБ: Ну, это финская как раз. Сороковой год – морозы сорок градусов. Тридцать девятый.
(29.04)М: Значит отец…
(29.05)ОБ: Бухгалтером, напротив артели “Рекорд” работал. Сапожная. Мастерские внизу, а на верху конторка была ихняя. Через дорогу ему перейти.
(26.25)М: “Рекорд”.
(26.26)ОБ: Сапожная артель, мастерские сапожные. Вот они там сидят – тук-тук-тук-тук деревянными молотками. Вот он обувенку заказал, вот и мне сделали обувенку, и Модесту кожаные хорошие, на кожаной подошве. Тогда же на кожаной подошве, кожаные стелечки внутри хорошие, никакие каблуки никуда не проваливались, не проламливались. Маленький каблучок, но он плотно прибитый, и всегда с галошами.
(29.56)М: А кто всех снимал?
(29.58)ОБ: Ну, они где-то в фотографию пошли. Это в фотографию они пошли. Это вот, а до этого всё сам снимал маму везде.
(30.06)М: Это Вышний Волочок, да?
(30.08)ОБ: Да, да. Вот, он был председатель кинофотоработников, но, вот, он уже тут бухгалтером был и уже вышел из этого председательства, по-моему уже не стал.
(30.22)М: Он уже не председатель профсоюза, да?
(30.25)ОБ: Да, он, профсоюз кинофотоработников был это, но он уже когда-то вышел, вот. Уж тут он не был. Тут он, это, бухгалтером работал уже. От кино отошёл, вот. Вот, он первую ёлку там устраивал в кино. Кинозал, в фойе-то, там где стулья – кино показывали, а такая же в длину вдоль этого зала, у кинозала, тут входят по билетам в фойе. Свободно – хоть танцуй, хоть гуляй.
(31.00)М: Это сколько им лет-то получается вот на этом снимке?
(31.02)ОБ: А?
(31.03)М: На этом снимке сколько лет-то получается им?
(31.08)ОБ: Ну, если 39-й год… Тридцать девятый. Мама 4-го года рождения.
(31.25)М: То есть, 35 лет.
(31.26)ОБ: Да, а папа на 7 старше.
(31.29)М: Угу. Это Вы у них уже есть?
(31.33)ОБ: Ну, так ещё бы, конечно, это я помню, как мы ходили фотографировались. Мама вот такой поставила отзыв. Я к нему, это, через дорогу бегала в конторку к папе. Папа меня учил, тогда, вот. А чего такое сейчас, вот это,  мелкие эти, надо, вот, подпитывать этим всё, искусственные эти, как они, считать-то теперь, можно не учить это, ну?
(32.00)М: Калькуляторы.
(32.01)ОБ: Каркуляторы. А тогда был арифмометр. Вот он сидит, считает, циферки пишет там. Вот, умножить, он меня научил. Вот мне нравилось на арифмометре.
(32.12)М: Крутить?
(32.13)ОБ: А я, маленькая такая кассочка, вот, полукруглая, чего-то положишь, как-то подвинешь, там или плюсовать, или минусовать, или умножать, или делить, циферки напишешь, покрутишь вот так ручечкой. Как в кассе кассиры раньше чеки выдавали. Деньги получали в торговом. Там на тоже, там большая такая касса есть, ящик, куда деньги, там, сдачу давать. Вот кассирша сидит, он уже трещит – тык-тык-тык-тык. А потом крутит эту ручку, в этот, талон, чек выходит, она сдачу там даст, и всё. А это маленький такой – арифмометр назывался. А мне нравилося, вот. Папа меня учил и как это, приход-расход, дебит-кредит, всё это учил. А я когда замуж-то вышла, батя ничего не знает, а ему требуют там отчёт, это, приход-расход. А он – нас не учили бухгалтерии. А как хочешь. Благочинный приехал в Куженкино проверять, а у него свалено все, приход-расход. Что это такое? А я ему говорила. Я говорю – давай я буду делать. Ишь какая. Я говорю – меня папа научил. А теперь я уж всё забыла. Ну, вот, вот такие дела. Не пользовался случаем. Вот папа, вот это – киномеханик. Папа тут?
(33.44)М: Похоже.
(33.45)ОБ: Ну, вот. Мы в эту будку, как мы забиралися и не боялися, ребятишки? Там железные такие ступеньки, и м не падали ни разу, слава Тебе, Господи. И там площадка металлическая, и она примыкает к стене, с одной стороны стена, лестница, но тут перила с левой стороны. И там на площадке тоже две стенки металлические. Сейчас всё убрали. Сначала лестницу оторвали. Потом эту площадку, уже всё, и рельсу отпилили. Торчали рельсы – отпилили. Теперь там нет ничего. Вот, а там была эта электростанция как раз, электричество. Вот дворе электростанция, и, вот, зайдёшь во дор, и туда забирались.
(34.33)М: Это будка в кинотеатре около, около театра?
(34.47)ОБ: Ну, вот театр угловой, а продолжение было – кинозал.
(34.41)М: И вот там эта будка?
(34.42)ОБ: И вот надо обойти это здание, и сзади там на углу поднималися в кинобудку. Оно, к окошечки туда вниз шли, вот, свет-то сверху через весь кинозал. Люди сидели, а свет над их головами шёл на экран. Вот. Далеко. Далеко. Другой раз там посмотреть хочется – посмотрим там чего показывают. В это, там окошечко такое маленькое, квадратненькое, в это окошечко.
(35.21)М: Отец пускал, да?
(35.22)ОБ: Да, покажет, ну, он следил пока идёт сеанс-то. Ну, сколько там. Хоть приходил в 12 ночи, потом там бандитизм. Он уже, палица такая была. Вот куда она делась, эта палка? Дубина. Он с дубиной ходил, что с работы идти ночью. Такая она угловатая. Модест тоже был, наподобие такую дубинку сделал, вот, сам выстрогал Модест. Вот, он отходил с дубинкой-то.
(35.55)М: В Лисьем Носу?
(35.56)ОБ: Да. Вот можете спросить у Вали. Дубинка такая. Вот видимо по-памяти, что у папы. Но у папы не совсем такая была, у папы более гладкая. Но выпуклости были, как от суков. Вот, что это за дерево такое было? И такая, голова такая. Утолщение было сверху-то, и просверлено, и туда верёвочка какая-то было или ремешок что ли, что он на руке-то её держал, что её так, она не ручка, как у трости, вон как у палки у этой, а дубина такая. Ну, вот. Ну, вот, он ходил даже.
(36.37)М: На него нападали?
(36.38)ОБ: Так, не знаю, нет, я не слышала. Но страшно, в 12 кончается сеанс последний, вот. Мама там с ним работала. Тоже два, четыре года с лишним. То он с дядей Патей работал, потом с мамой. Ну, вот, мамы не стало, и вот он уже как-то на бухгалтерские курсы там ходил. Вот, кончил курсы и ушёл с киномехаников. Вот напротив, это, большаков.
(37:11)М: Так они с мамой вместе ходили сменами рабочими?
(37.13)ОБ: Да, да, да, да. Вот он, дядя Патя Троицкий с ним работал, а потом вот мама с ним работала.
(37.21)М: Дядя Патя – это Пантелеймон?
(37.22)ОБ: Пантельймон Васильевич Троицкий. Пантелеймон. У него тоже двое детей. Один моего возраста, другой, как Модест возраст.
(37.31)М: А полагалось два механика, да?
(37.33)ОБ: Да, видимо два. Они рядом, аппараты, стояли. И два окошечка. Почему-то два там.
(37.41)М: Так фильм-то один.
(37.42)М: Ну, не знаю. Они всегда два там. Ну, по очереди, наверное, как что ли, не знаю.
(37.48)М: А, то есть, если порвётся лента у того, то…
(37.51)ОБ: Как-то не знаю, даже, вот, не вникала. Мы другой раз туда заберёмся, прибежим к ним. А они там, и вот дают нам перематывать эти, там отдельно у входа, перематывать ленту. Вот, пахнет немножко, если она рвалася, пахнет этим, ацетоном, запах ацетона в помещении.
(38.16)М: И вы склеивали?
(38.19)ОБ: Нет, мы-то не склеивали, а перематывали. Обрывы там они склеивали, да, а это мы перематывали. С одной бабинки на другую перематывалось почему-то там, не знаю по какой причине, там надо когда чего. Может она хранится на одной бабине, не знаю в общем.
(38.41)М: И отец Модест перематывал?
(38.43)ОБ: Да, мы с Модестом, да. Другой раз отдадут что, так мы. А нам же интересно крутить-то, и крутили – ды-ды-ды-ды-ды, кончилось, всё. Ну, там это складывают, открывают.
(39.00)М: А что показывали, какие фильмы помните?
(39.02)ОБ: Ой. Вообще там показывали интересно. Вот, я помню, первые фильмы были даже, которые я помню, они были немые, без звука. Вот, ещё немые фильмы показывали первые. А там, вот, экран стоял, а перед экраном, вот там, это, как, оркестровая яма была в кинозале.
(39.32)М: Да?
(39.33)ОБ: Да. И там топёр какой-то. Топёрша была – Муза Николаевна. И ещё там старая была. И, вот, один офицер, когда смотрел, и как аккомпаниатор, это, вот, фильм озвучивал, он даже преподнёс там коробку конфет и букет цветов. Очень был какой-то офицер, ну, видно из Красного городка какой-нибудь, я не знаю. Вот что очень хорошо – это аккомпаниатор вёл, что там рояль была и виолончель, и скрипка у неё. И она одна сидела и, ну, ей же надо посмотреть этот фильм-то предварительно. А потом, когда показывают, она где на рояле играла, где брала виолончель, там – ммммм, море там гудит что-то, где на скрипке там что-то, вот. Вот это я помню. А какой-то фильм был заграничный. И вот я запомнила один только момент, потому что у меня душа в пятки ушла. Какой-то человек с высоты падал вниз. И, вот, я, как это падение, у меня тут душа в пятки ушла. Но, вот, то немой был фильм, чёрный конечно. И, вот, куда-то он упал или разбился. Ну, в общем, какой-то не русский фильм. Вот, это , такой, падает человек, ну, жутко. А потом “Бесприданница”, это давно был, первый фильм “Бесприданница”. Вот, мы там сидели на первом ряду. На меня тоже это жутко подействовала эта “Бесприданница”. Это уже потом этот, как его, Михалков-то играл сам это, как это, “Жестокий романс” (нрзб.)
(41.22)М: А отец Модест любил смотреть фильмы?
(41.24)ОБ: Мы ходили вместе. Нас уже знали. Эта, сейчас нас впереди на первый ряд посадит, это, которая дежурная там.
(41.33)М: А ему что нравилось?
(41.35)ОБ: Вот было такое одно кино, тоже я не помню. Два мальчика поплыли на лодке и попали на необитаемый остров, два подростка. И как вот они выживали, вот. Чего-то такое, они как-то приладились рыбку ловить, и костёр как-то разожгли, и как вот это всё интересно. Какой-то вот этот, было. Вот, я помню, два мальчика сидят у костра, там это, рыбку эту как-то готовили, в общем это, вот. Не знаю, их потом спасли, наверное, конечно. Но, вот, мне-то запомнился момент, это, вот, маленькие были. Это какой-то фильм был такой. По-моему тоже немой был, ещё без, без звука был фильм.
(42.23)М: Не помните? Вот у меня был, скажем, в детстве любимый фильм какой-то, у Вас, наверное, у отца Модеста тоже был какой-то фильм любимый.
(42.30)ОБ: Да нет, мы же… Вот я слушаю, что другой, говорят – ой, мы ходили 10 раз этот фильм смотреть, ой, мы ходили тут в один день 4 раза, сходили всё на один и тот же фильм 4 раза. Нет, у нас такого не было. Мы это, ну, если только какой фильм 2 раз посмотришь. Нет, нам не разрешали всё время там околачиваться, смотреть фильмы без конца и без начала. Не-не-не, мы дома сидели.
(42.02)М: То есть, вас не часто брали.
(43.03)ОБ: Нет, не брали, нет. Мы там  не околачивались с утра до вечера.
(43.09)М: Я хочу, вот, понять его вкус. Вот, если человек в детстве на что-то реагирует, на какое-то кино, значит его трогает сюжет.
(43.17)ОБ: Понятно, конечно.
(43.19)М: Он не рассказывал сам, что ему нравилось.
(43.20)ОБ: Тогда духовного-то ничего не показывали. Это же атеизм был сплошной.
(23.25)М: Ну и что, может его интересовало такое, не духовное. Или он вообще не рассказывал (нрзб.)
(43.32)ОБ: Ну, вот, я знаю про папу про своего, что, видимо, он, вот, была русско-японская война в, это, 1904-го года. Видимо, он это, вот, как раз ему было 7 лет, папе, и он что-то, видимо, интересовался этой русско-японской войной. Там печатали всё, говорит, у него были вырезанные, тушью замазано, вот эти фигурки кораблей, вот, как это, вот. И папа потом парнем мечтал видимо о море. Вот, у него был якорь весь выколотый, вот он его прятал, вот.
(44.12)М: Это, в смысле, на руке что ли татуировка?
(44.14)ОБ: Да. Да, татуировка была.
(44.15)М: А где?
(44.16)ОБ: Вот тут. Вон, придумал на этом месте. Глупый парень, вот. Кто и когда ему наколотил и наколол, якобы. Вот.
(44.29)М: А его не пустили на флот?
(44.34)ОБ: Ну, вот он, батюшка его готовил по математике, он носил форму строителя мостов и дорог. У него пуговицы-то были – лопата на перекрёст с чем,  с топором, пуговки-то были на шинели-то. И погоны были, такие царские гербы в погонах-то. Один у Вали. Почему-то, вот, второй, Модест с шинельки, погоны, а куда второй погон делся, не знаю. Кто спёр? У Вали нет.
(45.07)М: То есть, погон отца остался у Валентины?
(45.09)ОБ: Да, остался.
(45.10)М: С Вашего папы?
(45.11)ОБ: Да, вот он… Жалко. Пуговицы срезали. То же где-то болталися пуговицы. Не знаю, есть пуговицы или тут у меня где? Не знаю. Они жёлтенькие такие пуговки. Ну, их начищать надо было что ли. Ну, вот, эта шинелька лежала, а Модест тоже, одеть нечего в семинарию, подрос уже. Он так выдернулся сразу в первом курсе. Вот он эту шинельку из сундука. Почему-то её не отобрали, ничего. Они только папину шубу взяли и костюм последний единственно. А эта шинель осталася в сундуке. И, вот, это, он отпорол погоны, пуговицы отпорол, другие простые пришил. Вот, а погончик этот у Вали, форма такая.
(46.00)М: А эта фотография?
(46.01)ОБ: А?
(46.02)М: Вот фотография.
(46.09)ОБ: Ну, так вот – это батюшка сидит. Это у нас, вот, в нашем каменном доме, там вот сад, огород. Видите? Яблони и там кусты пиона и там этой.
(46.21)М: То есть это сад внутри дома?
(46.24)ОБ: Да, да, да, да, да, за домом.
(46.27)М: Сад.
(46.28)ОБ: Да, это на (нрзб.) линии.
(46.30)М: За домом.
(46.31)ОБ: Сад за домом за дедушкиным. Ну, вот, у Вас низ даже. Вот это сидит дедушка, толстый купец первой гильдии. Это бабушка, его супруга.
(46.48)М: Дом тринадцать?
(46.49)ОБ: Да, был раньше дом тринадцать.
(46.51)М: Так значит, слева направо.
(46.54)ОБ: Ну, где лево? Вот это лево?
(46.56)М: Да, слева направо.
(46.57)ОБ: Слева направо. Ну, вот, это дедушка сидит. Потом дядя Роба сидит, второй. В шляпе. Да, так? Вальяжный такой. Дед, дядя Роба. А бабушка тут сидит – между батюшкой.
(47.14)М: Роба?
(47.15)ОБ: Роберт Карлович.
(47.18)М: Так, Роберт…
(47.20)ОБ: Карлович Вордовский.
(47.23)М: Кар-ло…
(47.24)ОБ: вич, Вордовский. Вордовский. Его супруга стоит сзади – папина двоюродная сестра. Екатерина, забыла отчество (нрзб.)
(47.40)М: Секундочку.
(47.43)ОБ: Вот, по-моему она урожденная Звездина. Из Знаменки. Нашла тут – поздравляли тётю Панечку: поздравляю вас, вот, Лёля и Катя, вот.
(47.58)М: Секундочку.
(47.59)ОБ: А чего тут.
(48.02)М: Бывает.
(48.04)ОБ: А? Батюшка… Чего-то как-то тёмная карточка.
(48.16)М: Сзади его супруга. Так, ещё раз, супругу зовут как?
(48.23)ОБ: Екатерина, по-моему отчество Петровна, если я не забыла.
(48.29)М: Петровна. А урождённая?
(48.33)ОБ: Как будто она Звездина урождённая. Я предполагаю. По открытке, вот, нашла эту (нрзб.), поздравляла она, тётя Панечка, Параскева Ивановна. А это Параскева Ивановна Малышева. Ивановна. Малышева, Ивановна. Малышева урожденная Дёмина.
(48.58)М: Урожденная Дёмина.
(49.03)ОБ: Дёмина из Петергофа, он её нашёл. В Петергофе там у неё (нрзб.). Влюбился. Вот, из Петергофа. А это вот игумен Никон наш дорогой.
(49.16)М: Будущий.
(49.!.)ОБ: Будущий. Будущий игумен Никон, молодой Николай Николаевич. Воробьёв Николай Николаевич – будущий игумен Никон, монах.
(49.32)М: Николай Николаевич. Так…
(49.36)ОБ: Ну, вот и всё.
(49.37)М: Какой это год?
(49.39)ОБ: Вот, он значит что-то преподавал ещё тут. Вот в этой газете написано, вот, выяснилось, я ж не знала, Вы спрашивали меня около второй школы – а что он учился вместе с папой? Он же постарше немножко, видимо, папы. Он там кончил, вот, вторую школу, там написано, это, мужское реальное училище он кончал. И преподавал математику. Значит, он папу и готовил в институт, вот, как говорила мама, что папу, или папа говорил тоже, что батюшка его готовил.
(50.16)М: Так, значит, дед – сейчас мы его подпишем. Сейчас мы его подпишем, дед…
(50.20)ОБ: Что?
(50.22)М: (Нрзб.) Как звали деда.
(50.24)ОБ: А?
(50.25)М: Дед – Алексей?
(50.26)ОБ: А Вы уже не записали, что ли?
(50.28)М: Да. Алексей?
(50.30)ОБ: Алексей Иванович Малышев. Так Вы ж писали первый-то? Слева направо-то? А?
(50.40)М: (Нрзб.) Так, значит, дядя Роба – это брат Алексея Ивановича, да?
(50.47)ОБ: Да, нет. Ну, это латыш вообще. Просто нашёл тётю Катю, невесту. Где уж они там познакомились.
(50.59)М: А-а.
(51.00)ОБ: Он бывший офицер латышский.
(51.04)М: Так, бывший офицер.
(51.06)ОБ: Как будто бы. Военный бывший. Где уж они стояли. Может они а Петергофе стояли. Я не знаю, родители-то где жили их, где она на шла этого мужа?
(51.19)М: А какой это год примерно?
(51.25)ОБ: Ну, вот, ещё (нрзб.) до революции.
(51.28)М: Ну, понятно. Но Вы скажите, так вот, по ощущению – какой это год?
(51.34)ОБ: Ой, кто его знает. Мне, где-то карточка, читала на левой стороне, что у них свадебное путешествие было, на Дальний Восток они ездили, дядя Роба писал бабушке. Я так поняла, что они ездили с тётей Катей в свадебное путешествие на Дальний Восток. Не помню, где-то надо искать. Я теперь ничего не вижу, надо мне кого-то, это, Машу звать или Юлю на помощь. Перечитывать левые стороны открыток старинных, что бы узнать какой год приблизительно, года они. Ну, вот, Лёнька-то у них сын. Лёнька, как – Леонид? Вот он уже в советской Латвии был. Дядя Роба писал, открытка у меня сохранилася его единственная, что скоро он пойдёт в армию. Про сына писал.
(52.41)М: Как они собрались-то? Вот как попал сюда Роберт Карлович? Почему он оказался в гостях?
(52.48)ОБ: Ну, так, потому что племянница, он женился на племяннице бабушкиной. Как он в гостях? И попал в Волочок. Они же господа были. Купец первой гильдии. Ну, а чего же племяннице не приехать сюда, когда и ихняя мать приезжала сюда к сестре, к бабушке. У неё три сестры было и брат. Дяди Миша – у него одна тётя Клавдия дочка. А это, а сёстры-то были – убиенная Анна, Елизавета. Это её сёстры. Вот я не знаю – мать-то Анна или Елизавета, или ещё как.
(53.33)М: Понятно.
(53.34)ОБ: Не знаю.
(53.35)М: Купец первой гильдии.
(53.36)М: Да.
(53.37)ОБ: Офицер.
(53.38)ОБ: Офицер этот латыш.
(53.40)М: Как он здесь оказался, безродный, безвестный Николай Николаевич Воробьёв? Он-то как тут оказался, в эту компанию затесался?
(53.48)ОБ: Как он затесался? Так он вместе с папой учился в реальном училище. Пусть старше он. Он из сельской местности. Он в Волочке учился, преподавал, если он папу готовил в этот, в институт в Питер. До революции он готовил. Значит, это, как? Ну, хороший человек. Чего же – затесался? Верующий. Все люди верующие.
(54.17)М: Но это не ровня купцу первой гильдии. Он бедный, а это богатые. Как бедный Николая Николаевич Воробьёв оказался среди богатых людей?
(54.25)ОБ: (Смеётся.) Господи!
(54.27)М: Я просто не понимаю.
(54.28)ОБ: Маму бедную не приняли, а его приняли. Не знаю, это Вы уже их спросите. Как его приняли, а маму не принимала бабушка долго.
(54.39)М: Если не принимали маму, то как приняли Воробьёва?
(54.41)ОБ: Да. А, вон, видите, какой он? Вышколенный студент хороший.
(54.47)М: А в чём, кстати, он одет? Что это за одежда?
(54.48)ОБ: У него какая-то форма – гимназическая или институтская чего, не знаю какая форма. Вот видите, как там раньше одевались.
(54.59)М: Не понятно. Для меня загадка – как это могло случиться.
(55.04)ОБ: Ну, а как хочешь. Мы узнаём Николая Николаевича в нём. Всё, больше никого у нас знакомых не было. Надо было спросить его. Вот, показать эту фотографию, не придумали что – батюшка, Что нам родители говорили, что это Вы. А Вы тут сидите? А почему Вы? Кто это? Этого-то (нрзб.) не задала. Дотошная не была такая в то время я, дотошная.
(55.35)М: Как это получилось, что Вы там оказались?
(55.37)ОБ: Да, не была дотошная.
(55.41)М: Вот какое-то письмо, вот, сейчас я прочитаю. “Глубокоуважаемый отец Модест Борисович! Приветствую Вас с принятием священства и иерейского сана. Сердечно радуюсь за Вас – честное священство – трудный, а, трудный подвиг. Дай Господи.., Господь Вам постоянного горения дух… духом “непрестанно молиться и о всем благодарить” по Апостолу, а наипаче за получение великого дара, облекшего Вас дерзновением “внити во Святая Святых идеже прини… святые ангелы желают само…зрячего зрети лице святые…”
(56.37)ОБ: А?
(56.38)М: Так. Это очень длинная цитата (нрзб.) “Привет Вашей матушке, хотя я её не знаю. Пришлите Ваше общее фото – очень приятно на вас обоих посмотреть. Я полу… получил письмо от М. Н. и…”
(56.59)ОБ: От Марии Николаевны (нрзб.)
(57.01)М: Ага… “и написал Вам и о. Борису с Олей…”
(57.08)ОБ: О, Борису с Олей? Чего?
(57.11)М: Олей Борисовной.
(57.13)ОБ: Чего написал?
(57.14)М: “Мы живём пока помаленьку. Вся…” Ой, сейчас.
(57.25)ОБ: Ну, неважно. Подпись, кто это написал?
(57.27)М: Протоиерей…
(57.29)ОБ: Протоиерей.
(57.32)М: Тут написано так. (Нрзб.) Платонов.
(57.37)ОБ: Вот.
(57.38)М: 15.01.53-го.
(57.40)ОБ: Вот.
(57.41)М: Протоиерей Симе…
(57.42)ОБ: …он Фёдорович Платонов.
(57.44)М: Симеон?
(57.45)ОБ: Симеон Платонов. Ну, раз Платонов – значит из Россоши письмо это.
(57.50)М: Воронежской области.
(57.51)ОБ: Ну, да, Воронежская область, город Россошь.
(57.52)М: Хотя…Россошь. Кировская 13, Эс, Эф…
(57.55)ОБ: Вот адрес-то его! А я говорю – потеряли. Тут у Марии Николаевны, переписывалась-переписывалась Мария Николаевна, ослепла, и я говорю – да адрес надо. Вот он вам адрес. Видите, где нашли. А это письмо Модестино Вы где выкопали?
(58.11)М: У Вас же.
(58.12)ОБ: А где оно сейчас, тут?
(58.15)М: Наверняка тут, я всё Вам отдавал. Я сканировал и отдавал, сканровал и отдавал, сканировал и отдавал.
(58.20)ОБ: Откуда это письмо-то Модестино вытащили у меня? Я даже и не знаю.
(58.27)М: Что давали, то и копировал.
(58.29)ОБ: Нет, ну, где я Вам его достала, подала то, что Вы нашли? Чудеса Высшей силы.
(58.36)М: Чудеса.
(58.37)ОБ: Ну, вот, Вы и спрашивали – вот, где батюшка? Я говорю – прервалась переписка. Когда он умер – неизвестно.
(58.43)М: Понял.
(58.44)ОБ: Вот, и матушка когда, Софья Харитоновна, умерла. Вот, значит он поздравлял, узнал уже. Я на приходе, он Модест… Значит Модест тоже ему писал. Или Мария Николаевна писала, что Модест это, вот, тоже. Вот, даже фото хотел. Я не знаю. Жены, видишь, Модеста не знает он. Меня-то с Борисом он видел уже. Он приезжал как раз, вот, я замуж выходила – он приезжал. А к кому, у кого он тут останавливался-то? Вот, Голгофу эту перламутровую ему отдали, что у матушки, нарисовала  Ф(нрзб.) Платоновна.
(59.20)М: Так, то есть, они переписывались – Платонов с отцом Модестом?
(59.24)ОБ: Ну, особо не переписывались. Ну, вот, всё-таки писал, да. Поздравил. Не знаю, как уж он ему отвечал. Ну, Мария Николаевна всё переписывалась. И я писала. Вот, Надежда Захаровна (нрзб.) умерла – я же деньги ему посылала. Она в завещании своём, тетрадочный листочек, вот это – дуда-то отдать, тому-то – деньги там. А денег-то и у неё не нашли никаких ни на сберкнижке, ни нигде. Так я, это, послала батюшке. Он тогда отписал письмо, что она вылечила его из заключения, когда он… Ой.
(01.00.05)М: Ну, замечательно.
(01.00.06)ОБ: Где это – вышел-то он откуда? Не (нрзб.), а этот…
(01.00.10)М: Вот ещё одно письмо.
(01.00.14)ОБ: Ну, значит у меня хранится это письмо Модесту адресованное (нрзб.)
(01.00.18)М: Тут у меня есть расшифровочка, сейчас я Вам покажу.
(01.00.20)ОБ: Что?
(01.00.21)М: Это я расшифровал. Сейчас я Вам покажу расшифровку.
(01.00.24)ОБ: Что за расшифровка?
(01.00.27.)М: Я прикрою дверь, чтобы не холодно было.
(01.00.28)ОБ: Холодно конечно. Я уж кофту одела. Ноги-то, главное, озябнут. Я, правда: в старых-престарых шерстяных чулках. И тапки у меня с пятками, не шлёпки.
(01.00.42)М: Так, вот расшифровка.
(01.00.43)ОБ: Что это значит – расшифровка?
(01.00.48)М: Вот – письмо.
(01.00.49)ОБ: Ну, письмо.
(01.00.50)М: А вот – расшифровка этого письма.
(01.00.52)ОБ: Так, а чего расшифровка-то? Я не понимаю, в чём заключается. Ну, письмо это.
(01.00.56)М: Ну, потому что тут плохо читается.
(01.00.58)ОБ: А-а.
(01.00.59)М: А расшифровал – читается хорошо, вот.
(01.01.01)ОБ: А-а, плохо читается его подчерк, Платонова?
(01.01.04)М: Подчерк плохой.
(01.01.05)ОБ: Плохой у него подчерк, да, не очень.
(01.01.08)М: Так.
(01.01.09)ОБ: Хотя и не очень плохой. Я помню, ну, ладно.
(01.01.13)М: Значит, вот, я сейчас, секундочку, перезаряжу только кассету.
(01.01.18)ОБ: А я хочу в туалет. Чаю напилася. Ой, Господи, прости.

VV02_10 (В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-10)



VV02_10




В02 - ИЮЛЬ 2012 - ВВ-10
10файл
РАСШИФРОВКА ТИ 28 ноября 2012 г., 17:45

(00.13)ОБ: Война, война все спишет, говорили. Кто наживался на этой войне, кто погибал, кто страдал. А кто и с фронта-то раненый больной приходил, в деревнях лежат, лежат – кто выживет, а кто и помрет от больших ран. Некому там выхаживать было, кто как. Один дяденька военный выжил, солдат, что лежал, лежал. А потом и говорит, как любил коней. Ну крестьянин, ну колхозник. Ну вот. Жена взяла и привела ему к кровати коня. Вот он лежал, коня гладил... и потом встал, поправился, переборол свою болезнь. А так жена в колхозе работает, а он лежит в углу, ну как там лечили. А кто и умирал там объедался. Сразу придет с фронта голодный, поест там простокваши, и понос, и умрет.

(01.23)ДМ: Ольга Борисовна, а когда вы отказывались, было страшно?

(01.26)ОБ: Что?

(01.27)ДМ: Когда отказывались быть пионеркой, страшно было?

(01.30)ОБ: Нет. Нет, мне как скажут, Малышева встань отвечать там урок какой, я хоть и знаю, у меня сразу вот тут такой острый прокол в солнечном сплетении, вот, нервный делался. Потом я как-то переборола, постарше стала. Вот так страшно было вообще. А так я нет, я не боялась. Я Боженьку любила, Господа любила. Мама передала эту любовь. Мама все о мучениках, о первых мучениках христианства, вот которые Платонова писала вот в Русском паломнике. Она все своим языком там это рассказы переделывала. Некоторые вот Евстафий Плакида ее у нас книжечка маленькая Евстафий Плакида. Вот я уже забыла содержание...

(02.32)ДМ: Это мама читала, да?

(02.33)ОБ: Да, да, да. это у нас была... а потом когда познакомилась мама с Платоновым, да это, да его сестра, матушка, да и тут сама лично познакомилась. Мама была очень рада этому знакомству такому со святыми людьми такими религиозными. Мама никуда не выезжала же, она тут всю жизнь провела в Волочке. Как увезли ее в заключение. Она, вот как тут, это Божья воля, роптать нельзя. Вот, она нас вымолила, мы у нее вымоленные. Вот, а потом она видела сон. Вот мы Голгофу видели на небе. Чистое небо, вечером на балконе чай пили, облачко образовалось на чистом небе. Потом из этого облачка сделалась Голгофа, восьмиконечный крест и два четырехконечных по бокам креста – Голгофа. Смотрели, все смотрели вечером папа, мама, я, Модест. И потом оно побыло, побыло, и так же растворилось, растаяло все и – чистое небо, ничего не было. Мама говорит, ну нам Голгофа.

(03.50)ДМ: Когда это было?

(03.51)ОБ: Ну вот это перед этим. Не знаю, то ли война уже началась, нет, может даже еще не началась. Вот, а потом она видела сон тоже рассказывала всем. Ну, говорит, это мне к смерти, к смерти. Это... вот сон и сбылся.

(04.13)ДМ: А что приснилось?

(04.14)ОБ: Ей приснилося, что она потеряла нас. Зовет домой, нас нету, зовет, нас нету. Она всегда, мы бегаем там если за воротами, она, или во дворе, она: Ольга, Модест, домой. Ну мы идем домой. А тут вот ей приснилось, что нас нету, она пошла искать. И потеряла нас, не нашла. Едет какие-то платформы, протянули незнакомые руки ей, и ее подняли на какие-то платформы, на рельсы, и ее куда-то увезли. И вот, с чужими людьми, значит, она куда-то уехала. И она очутилася вдруг на площади, где 3 храма беломраморных, справа, слева и по центру. И вот она так смотрит, 3 беломраморных храма, и вот она идет, поднимается к главному храму на ступени... Да, а там вот Спаситель во весь рост так руки протянул, как бы принимать вот это... Есть такая икона Спаситель с протянутыми руками к Себе призывает. Ну вот, и вот она так молится Спасителю и идет на беломраморные ступени поднимается, храм закрыт. И вот она падает ниц и плачет и это молится, кланяется. И капли ее слез на этом полированном белом мраморе, она видит эти капли – и все. вот это такой сон. Вот она говорит, ну это храм – это испытание. Ну я, говорит, умру. И потом два воробья влетели в балконную дверь, по окну летали, летали и вылетели. Она говорит, ну это кто-то у нас вылетит вон. Ну вот папу с мамой арестовали. Ну и потом у нее шкатулка была, и зеркало там. она туда наложила много, и это зеркало лопнуло, все трещину дала шкатулка. Она говорит, зеркало вечно разбивается, это к смерти, тоже примета какая-то.

(06.28)ДМ: Она была такая мистическая?

 (06.30)ОБ: Ну вот это все старинное такое, да...

(06.33)ДМ: Скажите, а почему вы сказали в ответ на приглашение в октябрята, что вы молитесь Богу? Вы знали, что это разные вещи? Кто-то говорил вам, что это несовместимо быть октябренком и молиться Богу?

(06.47)ОБ: Ну так агитация по радио была. У нас же тарелка была черная это. Ну и в школе ж говорили. Ну как же, несовместимо, я вот, ребенок, знала, что кто молится, а кто смеется над Богом. Вот, мама, наверное, говорила тоже.

(07.12)ДМ: Ну отец и мать вас как-то ориентировали?

(07.16)ОБ: Ну вот как? Они идут и одеваются. Мамочка, папочка, вы куда? Завтра большой праздник, мы идем в храм. Они даже не говорят, что вот тебе платье, вот штанишки, одевайся, быстро идем в церковь молиться – не говорили такого. Они сидят там на лежаночке, пошепчутся, как детей воспитывать. Вот. Ну они говорят, куда? в церковь. Завтра большой праздник, ко Всенощной идем молиться в церковь. Ну можно нам с вами? Вот. Можно. Одевайтесь, вот это, это и пойдемте. Вот стояли, я ж вам показала место. Стояли. Папа стоит, перед папой братик, мама, перед мамой я стою, и попробуй сядь. Стоим, молимся. А тут святитель Николай висит. Там крючок сломали года 3 тому назад. Последнее мыли церковь эту, собор, оставался этот крюк, смотрю – только точечка.

(08.20)ДМ: Но они никогда вас не агитировали так прямо против, вот что "не вступай"?

(08.27)ОБ: Нет, нет.

(08.28)ДМ: Это вы сами выбрали так?

(08.32)ОБ: Я не помню вот... Тогда же в школах очень родители заставляли крест одевать, а в школах заставляли снимать крест. Но меня как-то никто не притеснял, что снимай крест там. никто в школах. Детишки дергали вот здесь за цепочку. У меня золотая цепочка была, я привязала, стойка была, стоячий воротничок вот такой. Но все равно вот так. Ну вот, что я говорю, не трогайте там все. Потом увидят, что я по набережной в собор иду после уроков 32-ой школы, вот. А эта соседка... Были случаи такие, что родители одевали крест, а в школах снимали. Ведь разные педагоги были. Я говорю, моя хорошая педагог была. похоже она, может и знала и чувствовала, но никому ничего не доносили. Я говорю, вот в деревне мы жили в Ильинском там бывшая дочка священника была директор начальной школы вот. а в этой... ой, Господи, до какой станции ехать-то? Там на станции была хирург тоже дочка священника. И вот она приезжала, хирург, осматривать детей, дочка священника, а эта дочка священника была начальной школы директор, и они детей не притесняли. Она говорит, кто кресты носил, мы никогда не докладывали никуда, что и осматривали, хирург эта не говорила, что снимай, тихонечко там все это. Вот она сама Надежда Федоровна говорила, вот мы в Ильинском жили, ну вот Павлик маленький был – Сельдьевна, Сельдьевна называл Павлик Надежду Федоровну Сельдьевна, 2, 5 года вот ему было. Вот и это, она рассказывала, что, как поведет себя педагог, вот. А другие снимали. Так вот соседка вот евреев она это падчерица Фаня, Фаина Комарова. Папа – русский, а она поженила, закрыть свою жидовскую фамилию. Взяла с детьми, это, вышла замуж за Комарова. Жили они, купили-то они...

(11.02)ДМ: А вы евреев не любите?

(11.04)ОБ: Есть евреи хорошие, а есть жиды поганые. Вот я их разделяю.

(11.09)ДМ: А родители любили их? Или разделяли тоже?

(11.12)ОБ: Наверное так, потому что они тоже это...

(11.16)ДМ: Ну а что они говорили о соседях?

(11.17)ОБ: ... плохо не говорили.

(11.18)ДМ: Плохо отзывались или нет?

(11.20)ОБ: Вот продали, продали. Конечно потом, когда много неприятностей... Вот, так вот Фаина говорила, что вот в школе агитировали против Бога, а она крест носила, как мама умерла, он вдовец женился на еврейке. Вот, крестик носила. Она говорит, я свой крестик в уборную выбросила. Я говорю, Фаня, что ты сделала, что ты сделала. Вот я ей говорила. Она старше меня: Фаня, что ты сделала. Вот, и потом она вот, когда собор открыли, они  с Мальцева эвакуированные вернулись, я говорю, Фаня, пойдем в церковь. Она: пойдем. Она пришла в церковь. Я говорю, одень крестик, какой-нибудь купи алюминиевый там и все... Так она стоять не могла в церкви. Она млела и ... Я говорю, что с тобой? А она села на пол – сомлела. Вот. Я говорю, Фаня, тебе надо обязательно исповедаться и причаститься. Исповедуйся, скажи батюшке, что ты так с крестом поступила, и вот и покайся все. Ну не знаю, как будто она это сделала. Но сколько она потом ходила в храм, я не знаю.

(12.30)ДМ: Эта Фаня это подруга ваша?

(12.32)ОБ: Да нет, вот еврейская падчерица, Людка Комарова Фаина. Ну за стенкой жили.

(12.40)ДМ: Так вот, я хотел спросить, когда вы говорили, что в октябрята вступать нельзя, если ты в Боженьку веришь, вы это говорили, уже зная, что за это наказывают, можно пострадать за это или просто...

(12.52)ОБ: Я ж не представляла, какие страдания мне ужасы не говорили родители, что если будешь проповедовать открыто, тебя там будут это жженым железом, каленым жечь. У нас не слышно, я даже не знала, что уже с 17-го – 18-го года архиереев вон к коням привязывали да...

(13.15)ДМ: Об этом никто ничего не говорил?

(13.17)ОБ: Я не знала. Родители нас особенно не пугали. Отдала нас в детский садик мама. Не знаю, куда Модест попадал, а я... Вот мама пришла, козе там нарвала, сена накосила, нажала, лежит на диване. Солнышко такое днем, а я это к ней скамеечку поставила – чего вы там?... и легла на эту скамеечку, руками-ногами болтаю и пою: Бога нам не надо, не надо нам попов. Она так голову с подушечки подняла: доченька Оленька, чего ты там поешь? Ну-ка повтори. Ну вот, и легла. А я опять: Бога нам не надо, не надо нам попов. – Кто это тебя научил? Где ты слышала? – А нас так учат в детском садике. Как нас учили, я не знаю, не помню. А когда этот случай, я вот, вот, вот, помню хорошо. Четко, ясно.

(14.18)ДМ: И что было дальше?

(14.20)ОБ: Ну вот так она сказала, еще спросила. Она сказала, не надо это тебе. Тебя там учили в садике, ты больше так не пой. Мы же Боженьке молимся, вот, вот... Вот это вот висела над кроватью тут. А тут кушетка вроде лежанки стояла, вот. вот говорит, молимся же утром, вечером. Вот эта открыточка-то, что Моление о Чаше (неразб) она висела над кроватью. А на кровати еще образочки висели, привязанные тоже. Ну вот, она говорит, больше так не пой, мы Боженьке молимся. А вечером папа пришел, они сели там на лежаночку: шу-шу-шу-шу-шу-шу-шу – и больше меня в садик не пустили. Вот, потом какую-то няньку нашли в деревне, которая развратная там. мама с папой на работе, она нас на террасу запрет, придерется, запрет на крюк, а сама там кавалеров принимала. Ну вот, мамины чулки одевала, туфли мамины одевала, еще чего-то делала, не знаю. Ну в общем, скоренько эту девку выгнали, исчезла девка. И стали нас просто запирать на ключ. А, да, они в кино ходили, киномеханиками тогда были, и мама ходила с папой вечером в кино. Ну вот, там эти Путятины, княгини Путятины с нами вечером сидели. Старушечки маленькие, куколки маленькие старенькие. Вот, как же звали? Ольга, а вторую Лидия, третью Елена. Она-то редко приходила. Старушечки, папа их отводил. Где-то они недалеко тут жили, если приходили с нами сидели вечером. Ну вот, недолго там. На елку там самодельные игрушечки приносили, интересные такие. Елка тогда уже разрешено было. вот, и это папа, между прочим, папа первую елку в кинотеатре Звезда в фойе ставил первую елку. Ну вот, и там всем предложил сдать дневнички, к Новому году какие отметки. У кого троек нету всем подарки дополнительно были всем это. Тогда много детей было у уборщиц у этих у всех. Я помню, что директору... директору театра была дочка старшая, тоже подарок давали. Как-то связан был театр с кино, вместе рядом вот. А он был председатель профсоюза кинофотоработников. Вот он там вот первую елку организовывал в частности.

(17.11)ДМ: Это отец был председатель профсоюза?

(17.13)ОБ: Да. Кинофотоработников. Кино, а напротив была фотография маленькая. Вот здесь сейчас против театр, тут теперь все эти сделаны столовая наверху там, да? а внизу там это Мегафона и Билайна там конторы. А вот напротив-то, выемка-то сейчас там что это? какой-то тоже этот бар или чего, кафе какое-то напротив-то через дорогу-то?

(17.45)О: Кафе по-моему.

(17.46)ОБ: Вот там из новостроя, это новострой. А тут вот раньше было маленькая избушечка, была фотография. Вот, когда мы маленькие были. А магазин который это кафе, был раньше посудный вот. папа покупал еще чашечку мне на день ангела.

---

(19.18)ДМ: А отец Модест вообще слышал об этом, о вашем отказе? Вы с ним говорили, быть пионеркой?

(19.25)ОБ: Ничего я не знаю. На его счастье хорошая тоже верующая учительница попалась. Мама говорила с этой учительницей Елизаветой... Она вот в начале Урицкой улицы, фельдшер. Они из сельской местности приехали. Она начальные классы вела вот у Модеста как раз это. Тетя Валя приехала, уже арестована мама, тетя Валя с этой учительницей говорила. Ну я говорю, что учительница хорошая верующая. Мама пришла радостная, что учительница – верующая и все, она не будет его притеснять и вот. а тетя Валя она сказала тоже, тетя Валя ходила узнавала, когда уже мы сироты, тут она... Учительница говорит, ну что? Вот он сидит, смотрит, слушает. Он не балуется, ничего, а видит, что у него мысли где-то в другом месте. Он на педагога смотрит, это уже после ареста, а он и не слушает. Она тогда: Малышев, что я говорила, повтори, расскажи. Он: А-ах, как проснется. Испугается и не знает, чего сказать. Потому что он расстроенный, арест он там в себе переживал. Он учительницу сидит, на нее смотрит, а у самого мысли совсем в другом месте. Ребенок. Ну вот, вот она и говорила, не знаю, как его... Он и так-то учился – троечки, четверочки.

(21.00)ДМ: Нет, он просто присутствовал при разговоре с вами, когда вы рассказывали...

(21.04)ОБ: Чего я рассказывала? Чего я рассказывала?

(21.08)ДМ: Что пионеркой быть отказались?

(21.10)ОБ: Ну я сказала, что в октябрята вступают, а я сказала, что я Боженьке молюсь, крестик ношу.

(21.21)ДМ: Это папа с мамой говорили, да?

(21.23)ОБ: Ну что ей, то вот... ну она в краску вся красную стала. Ну не стали они меня тогда беспокоить. Не стали. А потом перевели в начальную школу, в Пятую, где сейчас детская поликлиника, Пятая начальная школа, четвертый класс; там набрали лишний класс, и вот перевели... я так и не знаю, почему, не хватало здесь. В общем, вместе с учительницей нас перевели в Пятую начальную школу, где была стопроцентная пионерия. Директор школы была дочка священника бывшая, и еще там ее сестра тоже класс вела и стопроцентная пионерия была, все. Потому что не везде стопроцентная пионерия. Вот например, я не стала октябренком и татарин мальчик не стал тоже вот, тоже руку не поднял. Учительница разбиралась с ним. Он – татарин, они там своей веры тоже придерживались хорошо. И я. а остальной класс там: у-у – все закричали. Ну вот. а Фаинка вот в  своем классе, она старше на 2 года, выбросила крест. Никому не отдала, вот как на крест обращение – никому не отдала, не подарила, не спрятала нигде, а выбросила в уборную. Это надо же. Ой даже представлять не могу. Я говорю, Фаня, что ты сделала? Иди кайся. Она из Бачева вернулась, мне рассказывала.

(23.10)ДМ: А в райкоме что вас спрашивали?

(23.11)ОБ: М?

(23.12)ДМ: А в райкоме, куда вас вызывали, что вас спрашивали?

(23.15)ОБ: В райкоме комсомола. Она спрашивала, ну что там, кто-то заставлял? Я говорю, не заставляют, я сама люблю. Хожу, молитвы, я сама люблю. А молитвы знаешь? Ну я говорю, ну я стараюсь учить, вот, самое главное там... А как же ты крест целуешь? Все крест целуют, ты можешь заразиться. А я говорю, я целую крест, наоборот поправляюсь, сказала. Вот это я помню, что как же ты целуешь крест – заразиться можешь.

(23.48)ДМ: И что он сказал?

(23.51)ОБ: Ну она, женщина. А я сказала, что я наоборот поправляюся. Ничего, я говорю, не боюся, и я крест целую. А потом, а потом это, когда Модест уже в семинарии учился, я работала в роддоме, уже фельдшер. Когда в войну фельдшеры училися, никто ничего не спрашивал, ничего. Говорили, в комсомол вступай, говорю, а я не буду. Ну мне ничего... Модеста не спрашивали. Когда я работала, нас аттестовали, как фельдшер-акушерка, я младший лейтенант должна быть. А медсестры были старшина там. Ну вот, надо было фотографию маленькую и большую как на открытку. Ну вот это представь в военкомат. Аттестация проходила. Он все, буква "м" подходит, меня не вызывают. Девчонки говорят, а чего это тебя не вызывают? Я говорю, не знаю. Меня самую последнюю вызвали, я уж переволновалася. А я написала там все, биографию-то. Брат учится в семинарии духовной, папа там тоже, мама в заключении умерла, арестована была в таком-то году, все. Это что такое? – у них волосы дыбом.

(25.26)ОБ: Оттого, что мама в заключении умерла?

(25.28)ОБ: Ну я не знаю, чего им вот... Ну вот они спрашивают, а что это брат в семинарии? – ну брат в семинарии. – А ты - верующая? Я говорю, верующая. – И крест носишь? – Ношу. Опять это уже я барышня была. с 18-ти лет я работала, но это не скоро, мне 20 наверное было уже или 21 или даже... Я наверное 3 года отработала... правда уже поначалу, ага, сначала мы хорошо работали, 3 поступили. И в местной роддомовской стенгазете нас отмечали благодарность нам на май, на октябрьские. А это одна медсестра, старшая моя, у нее тетка в церковь ходила, старая дева, и она сказала, что вот твоя акушерка ходит в церковь, и она там доложила, и уже мне благодарности нету. Этим двум девочкам благодарность, а мне нет. говорят, чего ж это? А те завидовали старшие, что это им молоденьким после войны. Мы, говорят, по 10 лет работали, и нам благодарности не пишут, а им благодарность за хорошую работу там. А не знаю, кто уж это выписывал, я ж не гналась за этими благодарностями. Ну а потом говорит, а чего тебя не пишут. Ну вот кто-то сказал, что, что я богомолка там чего-то. Ну я говорю, наплевать на них. Это обошлося. А потом, когда военкомат, они главврачу...

(27.04)ОБ: ...да, они тогда меня: идите, все говорят, а вы Библию читаете и Евангелие. Я говорю, я Евангелие читала, да я и Библию читала. Ну и что? Ну я Библию там не всю прочла. Ну что там? ну все спрашивали, все сказала: ну идите. Аттестовать вас не будем как лейтенанта. А туда идите в какую-то комнату. Там мою открытку фотографическую вернули мне обратно. Только маленькую взяли эту. Ну, старший сержант, или сержант, я не знаю уже, стали аттестовать. Военный билет припечатали, ну и все, я и работала дальше. А потом эта секретарь партийной организации роддома Галя Шошина говорит: Оля, не ходи ты в церковь, а то из военкомата звонили главврачу, что такая-то работает. А я, говорит, слышала, он сказал: придерусь – уволю. Я говорю, Галя, лучше бы не говорила. А то я теперь буду волноваться, придерется, уволить хочет. Придираться он прибежит: у-у-у сразу. Ну вот, я нервничала. Он правда прибегал 2 раза, чего-то придирался, но все, слава Богу, хорошо, и уйдет потом. Ну а это, я и заболеваю. Я заболела, заболела, заболела воспалением легких. Потом поправилась, подружка моя все банки ставила, выходила. На девятый или на одиннадцатый день у меня перелом что-то... Катаральное, но очень тяжелое воспаление. Я в подушках лежать не могла, я, сидя в подушках, сидела (неразб).

(28.54)ОБ: Поправилась, поработала немножко я, больше месяца не работала, может быть меньше, у меня осложнение. Иду на работу, у меня как будто мешок на плече лежит тяжелый, тяжесть такая. Ну вот, все температура стала небольшая. Ну вот, у меня сухой плеврит правосторонний, у меня бок все время зябнет этот от сухого плеврита еще в девушках перенесенного. Ну вот, сухой плеврит, ну вот мы дом-то продали как раз уже родительский, папу-то похоронили, через год я заболела. Ну вот и это, врач уже поставили меня сухой плеврит в тубдиспансер, на учет. А там верующие все врачи. (Неразб) высланная, эта Татьяна Ивановна Клименко москвичка высланная. Это вообще с крестиком, с крестиком увидела и лечила. Позвала к себе в комнату, с мамочкой жила. открыла коврик, под ковриком там отец Авросий Оптинский лежит – вот какие врачи меня лечили. Господь утешал. Вот она же в Опти... в этом как его... потом на пенсию вышла, мамочка тут похоронена на старом кладбище ее, Татьяна Николаевна, тоже Татьяна Клименко. Ой, вот могилка, хоронили без меня, но я эту могилку знаю. Нынче-то не была, никак. Но кто-то ухаживал за этой могилкой, я приходила, видела, что вычищено. Вот, а врач сказал, что берите отпуск и потом еще за свой счет желательно. Мы дом продали, деньги у нас были, вот оставалися, и питайтесь хорошо, сливочное масло больше, черную смороду больше кушать вот. старалася, как могла. Ну вот, и это, жили на Московской, я пойду это, мимо рынка, покупаю смороду черную там, масло сливочное покупали, кушала уже. И это хлористый кальций принимала хлористый кальций молоком запивала уже, горечь полынь такая страшная. Горечь хлористый кальций для укрепления. Ну вот и да, вот получилось: он не меня уволил, а трех акушерок уволил медсестер там, кто они были, я не знаю. вот одна и чего-то работала, но та девчонка грубая, а другую взял сам, отличницу, секретарь комсомольской организации. Она такая ложная. Она там перепутала детей. Вот офицер в Красном городке получил ребенка не того. Прихожу получать зарплату, девчонки говорят, ну больничный лист оплачивать, они говорят, он говорит, что там творится на отделении, почему там все поменялися. У другой нарыв там был, там поменялись, в общем там хаос такой получился, там болезни какие-то пошли... работница Малышева, на меня. Где наша хорошая работница? Куда делася? Она давно не работает, что больничный, что у нее отпуск и за свой счет дали отпуск попра... Ну вот, я говорю, да ну вас, девчонки, правда, нет правда. Вот, вот как. вместо того, что придерусь, уволю, уволил трех, а потом спрашивал, где хорошая работница. Потом когда я замуж выходила, он к себе в кабинет позвал: ну оставайся, ну пусть муж тут у тебя остается работать. Я говорю, нет, Борис Моисеич, спасибо, уезжаем. Ну вот. Такое дело. Еврей.

(32.43)ДМ: Скажите пожалуйста, а когда вот папа ваш отвечал, что на добровольных началах...

(32.51)ОБ: Да.

(32.52)ДМ: Вас потом вызвали, спросили.

(32.55)ОБ: Ну вот.

(32.56)ДМ: Потом папа вам что-то говорил по этому поводу?

(32.59)ОБ: При папе я ж тут говорила. Директор сидел, папа и я. директор шахт, ну вот...

(33.07)ДМ: Нет, ну отец дома похвалил за поведение там или как-то поддержал вас, что правильно отвечала?

(33.13)ОБ: Нет, он такой был очень интеллигентный, сдержанный. Не было никаких таких всплесков эмоциональных.

(33.20)ДМ: Нет, не всплесков, просто мама с папой как-то оценили ваше поведение, что правильно отвечала или вообще никак...

(33.27)ОБ: Рады были конечно, что я стойкая такая.

(33.33)ДМ: То есть вас похвалили за это, да?

(33.34)ОБ: Ну так не ругали, конечно.

(33.38)ДМ: Ясно. Я тут хочу понять, отец Модест, он когда в детстве жил с вами, он это сам видел. Его, допустим, не вызывали, но вот он же видел, как вы отвечали.

(33.47)ОБ: Ну так все ощущалось, атмосфера семейная такая. Вот я говорю, тетя Валя приехала потом уже, мама-то там с ней, с Елизаветой, как ее отчество, забыла... учительница начальных классов. Сельская, она верующая, вот. Она это с мамой уже откровенно разговаривала, она Модестика тоже уже не терзала. Я говорю, как педагог поведет. Ну и так же вот как я, так вот его и не трогали. Не знаю, как-то...

(34.23)ДМ: Просто, понимаете,  письмо, которое я читал, пишет отец Модесту, что ему тревожно...

(34.30)ОБ: Да, что он не едет в семинарию, боится.

(34.33)ДМ: Так он прямо там пишет, что ты там пошел в след  сатаны, там такие выражения употребляет... Отец не был таким человеком, которому в общем все равно. Судя по этому письму, а это ваш отец пишет, индифферентным он не был. А вы говорите, что он вообще так вот ничего не сказал. Такого быть не может. Такие письма писать, и ничего не сказать дочери, и сына не наставить – я не верю в это. Или вы не запомнили просто? Потому что такое письмо написано энергичное.

(34.59)ОБ: Ну так его, ну так энергичный, он его звал, он боялся ехать. Он забитый вот, в школе-то забитый был. Он уже так избегал, что терзают, обзывают там, что как он уже...

(35.16)ДМ: Но крест-то он носил, не снимал?

(35.18)ОБ: Носил. Нет, не снимал.

(35.20)ДМ: Так вот, значит, забитый, незабитый...

(35.22)ОБ: Я приехала... я приехала к Модесту. Спаленка, хорошие никелированные кровати Валеньке, Сашеньке. Коврики хорошие, и на ковриках крестики висят. Я говорю, чего это крестики висят с цепочками. А Лида говорит: заставят по-собачьи лаять, будешь лаять по-собачьи. Я говорю, нет, Лида, я уж по-собачьи лаять не буду. Вот я еще с Лидой... что это такое? Мои ребята пошли в школу, физкультура – вываливаются. Все на булавочках, на маечке, нижней рубашке – не вываливаются. Цепочки сняли и все, а в бане меняли: булавочку перекалывали на чистое белье. И вот так ходили, и в школу ходили. А у нее на ковриках висели.

(36.14)ДМ: Это Лидия какая?

(36.15)ОБ: А? ну Модестина, Вали с Сашей. А Любочка родилась большая вообще в школу не ходила. Вот такой ее был ответ. Ее и Параскева Яковлевна так учила. Она была и пионеркой у Параскевы Яковлевны, и танцевать, и плясать – и все разрешала она ей. Так вот все это с офицершами дружила... по-современному жили. Но и в церковь ходила Лида. В то же время я и в церкви ее видела девочкой. С хорошей бисерной сумочкой на руке.

(36.56)ДМ: Побаивалась, да?

(36.57)ОБ: А?

(36.58)ДМ: Все побаивалась. Боялась.

(37.00)ОБ: Параскева Яковлевна-то?

(37.02)ДМ: Да.

(37.02)ОБ: Я не знаю. Зато папа с мамой с ними не общались. А Ольга Сергеевна Герасимова у них на вышке жила в мезонине и тоже не общались. Не знаю. Она подходит, вот хорошая. Она говорит, что она к маме подошла, маму... хотела познакомиться с моей мамой, что вот хорошая с детьми приходит. А мама: да, да, да... и все. Ольга Сергеевна так рассказывала. А Марья Николаевна подружилася с Ольгой Сергеевной, ну вот тогда, а потом познакомилась с моей мамой уже через Корноухову, ну и мама дружила все, а уже когда мы осталися с Марьей Николаевной Изотовой,  то уже Ольга Сергеевна ее близкая приятельница дорогая, и она уже ходила, она о нас заботилась, мы уже с ней познакомились. А при родителях нет. Потому что она незнакома была. у нас была матушка София с этого монастыря приходила. Матушка София это была нашего дома. А вот когда она умерла, что она умерла, нам тоже не сказали, детям. Или ее арестовали, или она умерла, куда она делась, приходила. Тоже она нас там особо не агитировала в религию. Но мы знали, что она матушка София, уважали ее. В большой праздник она другой раз из церкви к нам приходила к маме. Папа на работе, мама дома сидела. Потом еще приходила бабушка Дарья, такая, с собачьей пастью, не собачья, как это называется: заячья губа, собачья пасть. Вот у нее это как гриб чага верхняя губа такая, прямо даже не знаю, как. Жабий такой рот, я такой в жизни не видела. Эта приходила, мама принимала ее, старицу. А где она, из деревни приезжала в праздники большие. Мама ее принимала. Покушает в праздник, погостит. Ой, старушечка такая. Ну мы никогда не смеялись, не насмехались, не издевались...

(39.22)ОБ: Мама запрещала, что не насмехайся, не дразнись. Нас оберегали так от улицы, от плохого влияния. Уберегали, уберегали, все равно мы таскались... ой. Береги, не береги, потом Модест вот в ножички играл. Приводил мальчишек, играли у нас там палисадник в ножички. Я приду там со школы или с работы, уже не помню откуда, он сидит в ножички играет. Какой-то перочинный ножичек с руки кидать, чтоб он втыкался в землю... всю эту травку всю изрубасили. В ножички приходил какой-то школьный товарищ, один или два ходили. Петька Березин там с его класса, он на свадьбе был, на свадьбе на моей... с Модестом они там выпили пьяные ходили по саду. Петька красный идет, во голова кверху, а Модест бледный, вот так голова вниз.

(40.42)ОБ: М-да, ни папы, ни мамы уже не было. вон Марья Николавна тут с нами и волновалась. Подросли, волнуется, как, что, чего. Как замуж выдавать, как женить. Семинарию кончили, а эта тетя Леля говорит: мам, ты своих воспитанников любишь больше, чем нас. Она говорит, как же, вы -  мои дети, уже выросли, семейные, а это же сироты, как же. Вот я 10 лет с ней прожила. Еще тетя Леля претензию, что ты любишь их больше, чем нас. Да, в общем... Потом у нее родился после войны еще Андрей, нехороший был, прости Господи, все на том свете свете. А теперь это что Маринкин Костя жив остался только. Женечка, бедный, погиб, Маринкин сын, хороший, талантливый. Костя, а Костя там спился, не знаю. Я спрашивала у Ма... А подала паспорт, а у нее просрочен и паспорт. И тамошний начальник милиции ее арестовали, посадили в кутузку. Вот, а там все раскулаченные. Мельничиха грудным молоком обливается, ребенка девятимесячного от нее отняли, она плачет. Девушки две арестованные, там где-то их выслали далеко в лес на Енисее, они оттуда сбежали и пристроилися где-то в порту. А там патруль, их который возил, и тут оказался, их признал, поймали. И вот она сидела, там всякие истории, и все плачут и в общем, и она еще простудилась, у нее сдела... Я ее мою, бывало, у нее тут прямо ложку клади столовую в позвоночнике, яма такая выбивши. Я говорю Марья Николаевна, чего это у вас такая яма на позвоночнике-то, раненая, нераненая. Но уже белая она, не красная, ничего. Она говорит, это у меня был этот карбункул. Фурункул или карбункул вот на спине вот тут. Так вот Павел Александрович еще ее лечил, вот пока она там была. Потом выпу... он упрашивал начальника милиции выпустить ее, что... А он держал, ну все равно-то, говорит, надо же ей домой паспорт-то менять. Ну в общем... Ну что вы хотите, дура, вы видите у нее лоб маленький. Уж он о жене признавался, как он ее от начальника милиции вызволял оттуда. Ну что, с глупой бабы, вы чего возьмете, ну просрочила паспорт, а к мужу приехала спасать там мужа, а получилось вот только неприятности.

(43.39)ДМ: А когда Марья Николаевна ездила в Котельничи к Платонову?

(43.44)ОБ: Да не к Платонову, а к мужу.

(43.47)ДМ: К мужу.

(43.49)ОБ: В Коста... в Котлас.

(43.52)ДМ: Так. Значит, Марья Николаевна ездила к мужу в Котлас когда?

(43.55)ОБ: Ну вот он два года там на выселке. Он год отбыл, она и поехала. Не знаю, когда, когда он там сидел. Когда умер, вот я тоже не помню. Сколько ему лет было? а ему наверное лет уже было, ой, не знаю, пятьдесят, может. Он это... у него мать умерла, и у матери было это сердце... порок сердца, незарощение баталового протока. Мать после пневмонии скончалась в 40 лет. Вот овдовел муж, и двадцатилетнему искали жену, Павлу Александровичу, двадцатилетнему, искали жену, хозяйку в дом. и вот Марья Николаевна ровесница с мужем. Она тоже двадцатилетняя вышла замуж за Павла Александровича, у него тоже зарощение... не...незарощение баталового протока, как у матери. И он вот скончался, тоже там отбыв 2 года выселки, не смог вернуться, замерзли реки уже там. через реку надо было переплывать на другой берег и тогда уже на поезд и в Питер. А он до весны просидел там, а весной сидел на завалинке на солнышке, простыл. Так же пневмония у него получилась, так же после пневмонии поправился, и тут же сердце сдало. И умер.

(45.27)ДМ: И там похоронен?

(45.29)ОБ: Там похоронен. И вот потом ездила вот тетя Леля ездила, могилку поправляла уже вот...

(45.37)ДМ: В Котласе?

(45.38)ОБ: Да. В Котласе. С ним вот тут переписывались. Верующая хозяйка, она вот все ей прислала его имущество, все прислала. Вот я говорила, что она приходит из храма наплаканная, обедню отстоит на коленях всю, а письмо приходит ей. Он каждый день ей вообще писал письма, каждый Божий день.

(45.59)ДМ: Марье Николаевне?

(46.00)ОБ: Да, да, да. Павел Александрович. Вот какие мужья хорошие. Ну вот, и она 40 дней ходит его поминает, а письма идут, посылки пришли.

(46.10)ДМ: А с какого года книжка ведется?

(46.12)ОБ: Ну а эта уже с Надежды Захаровны Дешевой. Вот она почему-то не так давно ведется. Тут всех мало старых людей. Вот, видите начало, я вам отложила. Там еще Александра Захаровна по-моему первая-то подписана.

(46.29)ДМ: Так тут 41-ый год.

(46.32)ОБ: Да.

(46.32)ДМ: Первая запись в книжке... так, так...

(46.38)ОБ: Это проверяльщики пишут.

(46.39)ДМ: Проверяльщики писали.

(46.41)ОБ: Да. А там вот прописка-то, прописка.

(46.43)ДМ: Первая запись...

(46.46)ОБ: Сестра ее одна.

(46.50)ДМ: Паспорт...

(46.51)ОБ: Кто Павла или Александра там, я уж забыла?

(46.54)ДМ: Так, первым идет Дешевая Павла Захаровна...

(46.58)ОБ: Вот Павла, она старая дева тоже. А Александра Захаровна, знаю, племянница была на юге там.

(47.06)ДМ: А где тут дата-то?

(47.08)ОБ: Ну вот тут прописка, выписка там в конце. Печать: прописана, печать: выписана. Там написано: умер, умерла. когда умерла, то пишут: умер, умерла.

(47.24)ДМ: Около первой записи тут ничего не написано. А во второй записи: Дешевая Надежда Захаровна.

(47.29)ОБ: Ну это Надежда Захаровна.

(47.30)ДМ: Прописка: 27.09.47 года.

(47.36)ОБ: Почему 47-го? Она...

(47.38)ДМ: А дальше Духотина Анастасия Николаевна...

(47.42)ОБ: Ну это вот эта генеральская дочка-то вот здесь в комнатке была, ради Христа жила у них. Нет, а Яков Трофимович.

(47.50)ДМ: И прописана 6.04.42 года.

(47.53)ОБ: А, перепрописана, перепрописана.

(48.00)ДМ: А что такое перепрописана?

(48.01)ОБ: Ну вот старая книжка была она тоже вписана. А это уже переписали в эту книжку.

(48.07)ДМ: А старая книжка где?

(48.08)ОБ: Не знаю. Сдавали наверное государству в архив...

(48.12)ДМ: То есть это в войну писали все.

(48.15)ОБ: Не знаю. у нас книжка... у нас книжка, мы дом продали, я эту книжку домовую не отдала никому. Она где-то у меня, если цела в кладовке там.

(48.25)ДМ: Слушайте, так это ж бесценный источник. Найдите пожалуйста, Ольга Борисовна.

---

(49.28)ОБ: (глядя на фотографию) Ну 51-ый...

(49.29)ДМ: Написано, что это 51-ый год.

(49.30)ОБ: 51-ый? Ну вот он может быть когда я замуж выходила, может здесь в Волочке где он заснят в саду. Я не знаю...

(49.40)ДМ: 1951-ый. Семинария?

(49.48)ОБ: Семинария.

(49.49)ДМ: Семинарист?

(49.49)ОБ: Ну он окончил уже. Вместе мы поженились, а он пошел в академию тогда. На первый курс остался уже.

(49.57)ДМ: То есть это он уже в академии?

(49.59)ОБ: Ну а какой месяц? Если мы уехали уже на приход на первый. Он пошел в академию осенью. Да, он год отучился в академии.

(50.07)ДМ: Он закончил в каком году, в 51-ом?

(50.11)ОБ: Вместе они семинарию в 51-ом закончили, с Борисом-то. В 51-ом закончили вместе. А поступал он в академию. Но он год отучился, а потом вот уже женился. Они тут без меня его поженили, монашки и все. Ольга Сергеевна, Марья Николаевна и Параскева Яковлевна. Все тайно...

(50.40)ДМ: А снимался он где?

(50.42)ОБ: Не знаю я, кто его снимал, не знаю. Я не снимала. Может товарищ снимал.

(50.50)ДМ: Нет, а место какое.

(50.51)ОБ: Не знаю, не знаю. зелени такой, не знаю, у нас такой густой зелени... Сирень? На Урицкой 67? Продали в 50-ом году, там сирень была.

(51.02)ДМ: Ну это в Волочке снималось или нет?

(51.04)ОБ: Не знаю, не знаю. Ничего не знаю. Может в Волочке, может не в Волочке.

(51.15)ОБ: Да, может я уже уехала с этим с отцом Борисом, туда к нам поехала. Сентябрь я еще работала, уволилась  в сентябре.

(51.30)ДМ: Так, вот еще одна фотография.

(51.34)ОБ: А где это? Это из альбома из нашего? Да...

(51.38)ДМ: Вот это какого года?

(51.41)ОБ: Ну откуда я знаю. Там если подписано, если не подписано...

(51.44)ДМ: Так лупу-то возьмите.

(51.47)ОБ: Если подписано. А если не подписано. Ну я вижу, я знаю эту фотку.

(51.53)ДМ: Ну так а какого это периода?

(51.54)ОБ: Ну не знаю, ну может он семинарист, молодой. Ну что я точно помню что ли? Вот он шляпу носил какую-то. Папину наверное шляпу. Папа приехал, шляпа его. Папину шляпу мы прожили, а эта ему мала. Модест его наверное носил шляпу.

(52.14)ДМ: То есть вот это отцовская шляпа, да?

(52.17)ОБ: Да, отцовская. В семинарию одевал шляпу отцовскую. Потом-то он свои покупал. Папину шляпу любимую мы продали. Серая такая была, мышиного цвета, стального.

(52.34)ДМ: Шляпа отца. Носил в семинарии, да?

(52.38)ОБ: Да. Ну зимой-то там зимние какие-то ушанки носил. Зимой-то в шляпе не ходил. Тогда все ушанки носили.

(52.48)ДМ: Зеленая шляпа, да?

(52.49)ОБ: Да, зеленая была. Ну потом-то он уже служил и учился тогда... служить он стал, у него там и синие шляпы были. И у отца Бориса тоже, шляпу носил. Тоже серые были и синие. Коричневых, по-моему не было. зелененькие были. Последняя у отца Бориса тоже зеленая шляпа была последняя, моли съели тут. Отец Борис тоже заносил, изломает ее, как-то измажет там и новую себе купит. Летнюю он такую покупал летнюю ажурную, белые шляпы Борис. А он тоже наверное также, уже женатый был также. Все тогда носили. Летом шляпы ажурные такие магазинной фабричной работы. А теперь совсем по-другому батюшки одеваются вот заснят он, видите, в старенькой какой-то. Маленький козыречек, а не шапка ушки закрывать. Сейчас такие продают, все носят. Шляп уж не носит никто. И шапки ушанки никто не носит.

(54.01)ДМ: Так, "Дорогим отцу Борису и Оленьке от отца Модеста и Лидочки". Дата, какая-то дата написана. Не могу понять, сейчас. Так: апрель, пятьдесят то ли третий, то ли восьмой. Сейчас взглянем на фотографию саму.

(54.39)ОБ: А, это с Лидой он, с Лидой. Ну это наверное 53-ий.

(54.46)ДМ: Это 53-ий год?

(54.54)ОБ: Да, наверное он женился в 52-ом, в 53-ем такую фотографию... И у меня такая амазонка была куплена с перышком. Тут перышки все съели моли. Не знаю, где-то она помятая лежит.

(55.16)ДМ: Женился в 52-ом, да?

(55.18)ОБ: Да.

(55.23)ДМ: А где это снято?

(55.24)ОБ: Не знаю. В ателье где-то в Питере сфотографировался он, нам прислал.

(55.30)ДМ: В Питере, да?

(55.31)ОБ: Да, ну вот он в Лисьем тогда.

(55.34)ДМ: Он служил тогда в Лисьем носу?

(55.36)ОБ: Да, наверное. Если 52-ий, то Лисий. Не 58-ой, нет. ой, уже в 55-ом у меня другая шляпка фетровая была с вуалькой, такая с кокошничком, в Куженкино приехала с Машей маленькой на руках, годик Маше был.

(56.03)ДМ: Так, вот еще снимочек.

(56.07)ОБ: Ну это он с этим, это на пляже у себя там, с Сашей что ли. Сидит, да, Модест?

(56.17)ДМ: Да. С Сашей?

(56.20)ОБ: С Сашей наверное.

(56.22)ДМ: С Сашей?

(56.22)ОБ: Или Валя, не знаю который, Вали или Саша, не знаю. Мне теперь уж не рассмотреть.

(56.28)ДМ: Давайте увеличим.

(56.32)ОБ: Ну так вы-то узнаете Валю?

(56.34)ДМ: Ну как я могу кого-то узнать?

(56.35)ОБ: Это Валя, Валя, Валя. Хмуренький у него взгляд. У Вали другие, да Валя.

(56.40)ДМ: Валя?

(56.41)ДМ: Валя. Хмуренький. Он такой замкнутый.

(56.56)ДМ: Так. Отец Модест

(56.59)ОБ: В Лисьем носу где-то на взморье.

(57.02)ДМ: А сколько Вале лет?

(57.03)ОБ: Ну не знаю. Дошкольник, дошкольничек наверное. 5, может, 6, может, 4 – не знаю. там не подписано на ней?

(57.18)ДМ: 5 – 6?

(57.19)ОБ: Ну так, наверное, так.

(57.24)ДМ: В Лисьем носу. На пляже, да?

(57.38)ОБ: Ну где-то там отдыхают, не знаю, гулять ходили на взморье.

(57.47)ДМ: Так вот здесь надпись: 48-ой год, Ярославль.

(57.53)ОБ: Так это не этот.

(57.56)ДМ: На следующей фотографии.

(57.57)ОБ: А, следующая.

(57.58)ДМ: Вот. 48-ой год, Ярославль.

(57.59)ОБ: Ну это, я думаю, тетя Валя со своей дочкой Ольгой. 48-ой год, это ей 8 лет. В 40-ом родилась. Прислала нам уже.

(58.16)ДМ: Так. Тетя Валя с дочкой.

(58.23)ОБ: ...толстенька, хорошенькая была, и вот, ангиной заболела, ей оперировали гланды и заразили.

(58.29)ДМ: Баркаева, да?

(58.30)ОБ: Баркаева, да.

(58.33)ДМ: Так, ей 8 лет, так?

(58.36)ОБ: Да. Сорокового года рождения.

(58.49)ДМ: Следующая. Значит, на обороте фотографии написано: "Ал", и дата 1926 год, 8-ое десятого, 8-ое октября. Вот фотография сама.

(59.09)ОБ: М-м, это мама.

(59.12)ДМ: Это мама, да?

(59.14)ОБ: Чего там написано? Ал почему там?

(59.19)ДМ: Вот здесь написано "А" большое "л" маленькое, "Ал", а дальше идет дата, 8-ое октября 1926 года. Значит, это мамина фотография, да?

(59.55ОБ: ...ну вот это мама, клетчатая блуза мамы. Она в положении была.

(01.00.06)ДМ: В положении?

(01.00.08)ОБ: Да. 26-ой год? Мертвый у нее родился...

(01.00.15)ДМ: Так. Мама...

901.00.22)ОБ: Она потом говорит, я села за стол. Она сидит за столом там. в той квартире еще в каменном доме. Ой. Господи. Ну это он вот из общей фото взял одну ее так (неразб).

(01.00.45)ДМ: В каменном доме, это который Аптека-Оптика?

(01.00.49)ОБ: Да, да там. Потому что я уже там родилась, а это, я-то третья беременность у нее была. Две-то удушил, и мальчика и девочку, Шлемский жид удушил.

(01.01.05)ДМ: А это... сейчас секундочку, это беременность вами?

(01.01.13)ОБ: Нет, нет. 26-ой год, какая я? когда в 28-ом родилась.

(01.01.19)ДМ: Так, это второй ребенок?

(01.01.21)ОБ: Вторым ребенком, да.

(01.01.22)ДМ: Второй ребенок.

(01.01.23)ОБ: Она в четвертый год в 20 лет замуж вышла, в четвертом году. В 24-ом четвертого года рождения, в 24-ом она двадцати лет замуж вышла.

(01.01.44)ДМ: А это она уже работала где-то?

(01.01.47)ОБ: Ну она уже с папой там вместе уже была в театре.

(01.01.53)ДМ: Работала в театре, да?

(01.01.55)ОБ: Ну да, вместе. Как уж она там встречалась, он ухаживал. Привел домой, доложил родителям, а родителям такая не нужна невестка. Комсомолка, приютская, сирота. Бабушка, как мама говорила, бабушка мечтала своему любимому сыночку Бореньке вот дочку эту невесту, у них дачи там вместе, они гуляли, этого самого фабриканта-то вышневолоцкого, как его? Рябушинский. В Москве у него...